Каирский рейс совершил посадку в аэропорту Хитроу в семь двадцать две утра, на пятнадцать минут раньше расчетного времени. Поскольку Дауни прибыл не откуда-нибудь, а с Ближнего Востока, таможенники досконально изучили содержимое его сумки. Он наблюдал за тем, как длинные пальцы перебирают запасные рубашки, грязные носки, боксерские трусы, припасенные специально на случай холодов; эти пальцы как будто жили своей собственной жизнью: похожие на двух жирных червяков, они копались в одежде Дауни и предметах туалета – джентльменском наборе цивилизованного человека, которому пришлось отправиться в путешествие. Таможенник щелкнул выключателем электробритвы «Браун» и наконец поставил на сумке заветный крестик, а затем коротко кивнул и оттиснул в паспорте Дауни печать. Вот и все. Дауни сел в автобус, который шел в город. Там он заглянул в кафе, позавтракал, купил два пакетика мятных леденцов и на другом автобусе доехал до зоопарка. В инсектарии к нему приблизился лысый толстяк с широким золотым кольцом на пальце: он облизнулся, высунул длинный, как у ящерицы, язык, и плотоядно улыбнулся.
– Отвали, – бросил Дауни и, чтобы придать толстяку ускорение, пихнул его в грудь.
Миновал час, другой… Постепенно Дауни уверился, что за ним не следят. Он дошел до площади Слоун-сквер и, будучи не в настроении, поругался с продавцом в магазине мужской одежды, где приобрел зонтик – большой, туго скатанный, с черным верхом, полированной деревянной ручкой и медным наконечником. Затем, выбрав самый окольный из всех путей, направился в сторону Кингз-роуд и какое-то время спустя очутился на крохотной площади. Посредине той возвышался мраморный бюст мужчины – курчавые волосы, длинный нос, обычные слепые глаза навыкате; кроме того, на площади имелись три деревянных скамейки и купа платанов, а на противоположном тротуаре располагался антикварный магазин, о чем свидетельствовала вывеска – золоченые буквы на зеркальном стекле.
Дауни пересек площадь и остановился у витрины магазина, в которой была выставлена очень даже неплохая коллекция нетцке – резных фигурок, которые использовались древними японцами в качестве пуговиц на церемониальных одеяниях. Эти фигурки изготавливались из кости, однако здешние – очевидно, в силу возраста – приобрели золотистый отлив. Дауни посмотрел сквозь стекло внутрь. Дженнифер была на месте. Костюм из темно-зеленого бархата прекрасно гармонировал с ее огненно-рыжими, рассыпанными по плечам, волосами.
Когда-то, давным-давно, она согласилась провести с Дауни уик-энд в шикарном отеле на берегу моря в Брайтоне. Эта встреча не принесла никому из них ничего хорошего; вдобавок Брайтон оказался на редкость паршивым городишкой – полуразрушенные причалы, загаженный собаками песок на пляже, курортники с плохими зубами, играющие в карты на набережной… Внезапно перед мысленным взором Дауни предстала иная картина: Дженнифер выходит из душа, на бледной коже блестят капельки воды, длинные волосы ниспадают до начала щели между ягодицами, на левом бедре, чуть ниже следа от резинки трусиков, родимое пятно в форме маленькой рыбки…
Что ж, он готов к свиданию. Дауни выступил из тени платана, подошел к двери магазина, распахнул ее; зазвенел подвешенный над косяком звонок. Дженнифер повернула голову.
Дауни притворил дверь ручкой зонта и медленно двинулся вперед, мимо рядов сверкающей мебели, сквозь запахи воска и полироля, щуря глаза от блеска серебра и меди. Дженнифер наконец узнала его и тут же перестала улыбаться. Дауни остановился, взял в руки стеклянное пресс-папье, пробормотал слова восхищения, давая Дженнифер возможность прийти в себя, затем улыбнулся и сказал:
– Ты, похоже, удивилась. А я-то думал, меня здесь ждут не дождутся.
Неожиданно Дауни осознал, что они с Дженнифер не одни. В огромном кресле, обтянутом чехлом цвета спелой сливы, который переливался на свету точно шелк, сидела девочка лет тринадцати-четырнадцати. Она подобрала под себя ноги, а руки скрестила на груди. На ней был школьный блейзер с вышитой эмблемой; из-под блейзера выглядывала простая белая блузка. Наряд девочки дополняли серая юбка в складку, белые гольфы и тупоносые черные башмаки. Огненно-рыжие, как у матери, волосы, длинные и густые, голубые в синеву глаза.
– Какая симпатичная, – проговорил Дауни. – Синтия, правильно? – Он улыбнулся девочке. – Ты меня не помнишь, зато я помню тебя очень хорошо. – Не получив ответа, Дауни прибавил: – Я привез тебе подарок.
Девочка вскинула голову, в ее взгляде мелькнул интерес.
Дауни достал из кармана маленькую, тускло поблескивающую серебряную шкатулку в форме пирамиды, с откидывающейся крышкой. Он протянул шкатулку девочке. На египетском песке, который находился внутри, лежала кобра. Змея словно готовилась к нападению: колпак раздулся, глаза-рубины сверкали, будто капельки крови, загадочно мерцали золотые чешуйки. Синтия издала восхищенный вздох, лиловые зрачки сделались фиолетовыми. Дауни усмехнулся: он был уверен – ни Синтия, ни Дженнифер не знают, что кобра изображает египетскую богиню Мертсагер, хранительницу тишины. Синтия вынула из шкатулки замечательное колечко и надела его на мизинец левой руки. Ей на колени просыпалось некоторое количество песка. Девочка подняла руку так, чтобы на кольцо падал свет. Глаза кобры вспыхнули огнем.
– Нравится?
– Красивое, – выдохнула девочка и улыбнулась Дауни.
Кожа у нее была цвета молока, а зубы – белые, как у щенка. Высокие скулы, россыпь веснушек на переносице, – пройдет несколько лет, и у Синтии не будет отбоя от кавалеров. Впрочем, вполне возможно, что тех хватает и сейчас.